Самая короткая ночь. Эссе, статьи, рассказы - Андрей Буровский

Из цикла «Любовь и смерть»

Любовь

ПОСВЯЩАЮ Светочке ― с радостью и обожанием

У мистера Шекспира какой-то идиот говорит, что любовь – это «мудрое безумие». Говорит он это особым «мудрым» голосом, проникновенно так, и вдумчиво необычайно. После произнесения этого бреда все остальные персонажи делают умные лица и с таким же «мудрым» видом начинают трясти головами: соглашаются, стало быть. В порядке реализации «мудрого безумия» у мистера Шекспира в каждой пьесе в последнем акте непременно образуется на сцене гора трупов; если валяется меньше пяти человек, то и любовь – никакая не любовь, даже не интересно. Мне же вспоминается такая старая-престарая история: относится она к числу тех, которые ни подтвердить, ни опровергнуть.

Мне ее рассказали в музее-заповеднике «Пушкинские горы»; не удалось установить, сколько раз эту историю передавали от одного к другому. Несомненно, при каждой передаче она хоть немного – но всякий раз изменялась, и все же под дымом многократных пересказов явственно светится огонек подлинности. Нечто подобное вполне могло произойти, – это главное.

…Все началось в тридцатые годы XIX века, в правление императора Николая Павловича. И началось с того, что жил-был на Псковщине молодой озабоченный помещик. Где именно? Места называют совершенно различные, да это и не особенно важно. Главное, что была у барина в горничных девица, которой помещик строил всяческие куры. О родителях и братьях-сестрах история умалчивает, но был у девушки жених, местный и тоже крепостной кучер Федя (а по другой версии – не Федя). Папа помещика был против: хотел, чтобы сынок женился на богатенькой, а горничная пусть себе выходит замуж за кучера Федю; забеременеет – возьмем новую. А у сынка гуляли по организму гормоны, лезли прыщи, и посягал он всеми силами на девицу. Про дальнейшее говорят по-разному. То ли умер старый барин, а новый взял девицу в наложницы. То ли вовсе и не взял, а только попытался взять, старый же барин умирать пока что и не думал. По одной версии, кучер Федя выписал барину в торец… по своей ли разбойничьей волюшке, по научному – инициативе? Или же девица закричала, позвала любимого, когда барин поволок ее в спальню? Тут рассуждений и предположений может быть на пол вечера, а точно не знает никто. В любом случае – бунтовать молодые люди затеяли, нехорошо. Как известно, русский народ любит начальство, а крестьяне любили помещиков. Так любили, что помещики в один прекрасный момент как-то очутились за границей: на волне народной любви, я полагаю. Но в нашей истории попались нетипичные молодые люди, для русского народа нехарактерные. И что они так помещиков не любили? По другой версии, молодые люди бежали, и их поймали. Что тоже было нехорошо, неуважительно. После чего девицу засунули век вековать в девичью, а парня стали сдавать в рекруты. А может, и не бежали они, их и без побега разлучили. Это неважно. А важно то, что барин настоял на своем: стал избавляться от полового конкурента, а девицу то ли взял, то ли активно брал себе – уже независимо от желания. Еще важно, что в одну прекрасную ночь помещичий дом загорелся. Дом вспыхнул, и не спасли, сгорел дотла. Молодые люди пропали, и говорили, что они сгорели в доме. Еще говорили, что они утопились в пруду, – вроде бы, даже трупы находили. Ну и, конечно же, молодых людей года два искали и ловили по всей России. Еще, конечно же, их не раз видели – то в Сибири, то по дороге в Сибирь, то в Прибалтике, то даже в Варшаве. Но вот что не нашли – это факт, на чем и закончилась первая половина истории. Барский дом отстроили, барин женился на богатенькой… наверное, даже прыщи у него прошли. В общем, идиллия. Вторая же половина истории состоит в том, что лет через тридцать после зарева над усадьбой ехал с Кавказа генерал. Очень заслуженный генерал, очень почтенный. Он сжег много аулов, убил много горцев и совершил много других, не менее славных подвигов. Генерал ехал в Петербург, где его ждала новая порция почестей, заслуженная слава и награды. Дорога длинная, Кубань уже начала заселяться, генерал ехал и купался в народной любви: ведь русский народ просто обожает генералов. Герой этой повести тоже вот от рекрутчины сбежал – видимо, не только помещиков, он и генералов любил совершенно недостаточно. Автор сих строк тоже не издает оргаистических стонов при виде мундира, но со мной-то все ясно! Польская и немецкая кровь бушует в моих жилах, мешает обожать, кого надо.

…А генерал ехал в Россию и заехал на постоялый двор. Стояла такая изба на тракте, куда можно было зайти выпить и поесть, – ехало-то много народу осваивать вольную Кубань. Трактир на тракте мог приносить больше, чем обычное крестьянское хозяйство. И поставил какой-то предприимчивый человек такой вот двор, чтобы от своего крестьянского хозяйства кормить всех прохожих и проезжих.

Заехал генерал в гостеприимно распахнутые, широко раскрытые ворота… Жара, полдень. Парень вилами кидает сено… Мужик с бородой и еще один парень обтесывают бревно. Выходит к генералу хозяин постоялого двора, – крепкий такой мужик в летах, седина в бороде. Вышел. И обмер вдруг… уставился, стоит, как столб.

Генерал тоже оцепенел… Смотрит… неужто!?

Так и стояли, пока у мужика весело так глаза округлились, заулыбался!! Может, генерала полюбить решил? По старому народному обычаю?

И кричит очень радостно мужик:

– Ваня! Петя! Коля!

Мужик с бородой и парни побросали работу, смотрят.

– Глядите! – Кричит пожилой мужик, и пальцами тычет в генерала. – Вот тот самый барин, который тридцать лет назад нашу маму украл!

– Ух, ты… – Удивились сыновья, и покрепче взялись за древки.

– А то! Сам пришел! – Продолжает радоваться дядька. – Ваня, давай сюда вилы!

– Не… – Качает головой парень. – Вы, папаша, отдыхайте, потому как жарко сегодня. У вас, папаша, потом опять колотье в грудях будет… Я сам.

– Убери вилы, Ваня, – заявляет молодой мужик с бородой, очень на старого похожий. – Тут у меня топор, мне с барином беседовать сподручнее!

И деловито так делает к барину шаг.

Говорят, барин бежал верст пятнадцать. Так и бежал по жаре, бежал и бежал. То ли пока не свалился, то ли пока не попался на дороге марширующий полк, спас генерала. Что дальше было, история умалчивает, даже и слухов никаких нет. Не говорится даже, мчался ли генерал сам по себе, без всякой посторонней помощи. Или время от времени оглядывался барин, видел бегущих за ним Ваню с Колей, слышал их азартные вопли, после чего прибавлял ходу. В этом последнем случае молодец пожилой генерал, если удрал от двух молодых, выросших на крепком крестьянском труде.

Но чем бы ни кончилась история, чем бы она не продолжилась, у меня, простонародного, любовь – как раз в отношениях беглецов на Кубань. Эти люди прожили жизни, полные тяжелого труда. По современным понятиям – неправдоподобно тяжелого. Что бы они ни делали, чего бы ни достигли – в их судьбах именно труда было больше всего. Неустанного физического труда, который никогда не прекращается.

Возможно, Он Ее бил за какие-то смешные «провинности» – типа борщ подала холодный или на соседа посмотрела. Возможно, она отказывала мужу – не от нелюбви, не поссорившись, а просто от смертной усталости, после нескончаемо длинного дня в непрестанном труде и движении. И вообще, жили они в избе, где нет форточек, мылись раз в неделю, в бане, а спать ложились в страшной духоте, не меняя пропревших за день рубах. Жили, веря в овинника в овине и в кикимору за печкой, побаиваясь домового и смертельно боясь просыпать соль.

Возможно, их уже к сорока начали мучить не названные никем, не диагностированные болезни. Возможно, они считали эти болезни карой Господней за совершенный в молодости грех: начальства ослушались… Дом подожгли… Крестьяне – люди очень совестливые.

Но как бы ни было: они вместе прожили свои тяжелые жизни, постоянно соединяя нелеченные, не всегда помытые тела. Грубые могучие тела людей, всю жизнь физически работавших на свежем воздухе. Они не спрыскивались дезодорантом, и не знали никаких одеколонов. Она не брила под мышками и не подмывалась между банями. Они не терли пемзой пятки и никогда не чистили зубов.

Они оба упали бы в обморок, если бы им рассказали про минет. От рассказов про анальный секс оба крестились бы так, словно увидели мерзкий рогатый силуэт.

Эротическое белье? Романтический ужин при свечах? Они бы хохотали до упаду, удивляясь – что только люди от безделья придумывают!

Они прожили жизни людей своей эпохи и своего сословия. Суровую, грубую жизнь. И прожили – вместе. Вместе прошли путь от нищих беглецов до владельцев собственной усадьбы. Неустанным дружным трудом они построили хорошее хозяйство и вырастили нескольких детей.